1. Имя персонажа:
Евгений Арсеньевич Оболенский
2. Дата рождения и возраст:
17.11.1800
3. Титул и род занятий:
Князь. Полковник в отставке, статский советник в министерстве внутренних дел
4. Внешность:
Прототип - Дэвид Боуи.
Высокий, худощавый, с острыми чертами лица, ранней проседью в темных волосах и льдисто-голубми глазами. Тонкие губы чаще всего плотно сжаты. Сложения жилистого и сухопарого, с безупречной выправкой, в юности был весьма хорош собой, да и с годами не утратил особого рода привлекательности в глазах дам.
5. Краткие сведения о персонаже:
Семья:
Отец Евгения, Арсений Алексеевич Оболенский - потомственный военный, начавший свой путь от гвардии сержанта, будучи двадцати двух лет от роду, женился по любви на юной выпускнице Смольного Праскофье Федоровне Бабичевой, только-только начавшей выезжать в свет. Горячо любимая супруга спустя два года подарила ему дочь, Елизавету. В 1800 году у четы Оболенских родился сын, Евгений, и, сдавшись на просьбы супруги Арсений Алексеевич оставил службу в чине полковника армии, чтобы посвятить себя пополнившейся семье.
Однако тихое семейное счастье оказалось недолгим. Всего через два года, вьюжным февралем 1802 года Праскофья Федоровна умерла от скоротечной чахотки.
Убитый горем Оболенский не сумел заставить себя остаться в опустевшем вмиг доме, и смотреть в глаза детей, которые не понимали куда делась мама. Он записал двухлетнего Евгения в Корпус, пятилетнюю Елизавету в Институт, нанял для них пару нянек, гувернантку и учителя, и, получив Высочайшее дозволение, вновь вернулся в армию. Отдав службе все свое рвение, и поднимаясь дальше по служебной лестнице, он вскоре получил чин генерал-майора. Елизавета к этому времени начала обучение в институте благородных девиц, Евгений в положенный срок поступил в Кадетский корпус, и общение с детьми, и без того редкое, свелось к еще более редким письмам.
В 1812 году, будучи неполных сорока семи лет от роду князь Арсений Оболенский геройски погиб в арьергардных боях под Витебском, у деревни Островно, где сдерживая наступление французской армии и прикрывая отступление своих арьергард графа Остермана-Толстого оказался зажат пешим под неприятельской артиллерией и непрерывными прямыми кавалерийскими атаками. Семнадцатилетняя Елизавета готовившаяся к выпуску из института благородных девиц, и двенадцатилетний Евгений, заканчивавший свой второй курс в Корпусе, узнали о смерти отца из соболезнующих писем, написанных незнакомой рукой. Место его захоронения осталось им неизвестным.
Лишившись матери в самом раннем возрасте и фактически оставшись без отца - брат с сестрой так и не изведали родительской любви, и были взращены лишь в понятиях долга и обязательств.
Близких родственников у них не осталось, Елизавета, по окончании института, презрев собственное будущее во имя исполнения долга перед родовым именем, за два года превратилась из юной хохотушки в суровую и строгую девицу, досконально изучившую все тонкости ведения домашних дел как в городе так и в поместье.
Так и превратиться бы ей в сухую и желчную старую деву, не изведавшую даже толики тепла, если бы не повстречался ей в ту пору Владислав Алексеевич Тарновский. Спокойный, добрый и в высшей степени достойный человек проникся искренней симпатией к юной сироте, волокущей непосильно тяжелый для для нее груз, но ни у кого не просившей при этом помощи, и в 1814 году женился на ней. Казалось бедствия на этом закончены, и молодая женщина обрела, наконец, свое нежданное счастье. Спустя два года она подарила мужу дочь Анну.
Выпустившись в 1818 году из Корпуса Евгений обнаружил сестру вполне состоявшейся женщиной, матерью семейства, и сочтя эту веху завершенной, всецело посвятил себя военной карьере, начав ее подпоручиком лейб-гвардии Гренадерского полка. В следующем году у Елизаветы Тарновской родился сын, которого она невзирая на святцы назвала в честь мужа Владиславом.
Однако словно какой-то рок довлел над родом Оболенских. Не дожив до сорока лет скоропостижно скончался супруг Елизаветы, оставив тридцатитрехлетнюю женщину вдовой с двумя маленькими детьми. Всего лишь восемь лет оказалось отведено ей для счастья, которого она не знала с раннего детства. И новый удар возникший среди полного благополучия вновь облек ее в черноту.
Евгений, получив на полгода отпуск по семейным обстоятельствам приехал поддержать сестру. Навестил он ее скорее по обязанности родства а вовсе из сентиментальных соображений - все же сестру он почти не помнил, она поступила в Смольный когда ему было года четыре, и с тех пор они не виделись, и лишь изредка обменивались обязательными для родственников письмами. Сухими и вежливыми - как только и могут быть письма между совершенно незнакомыми друг другу людьми.
Любовь и тепло не возникают в одночасье, из ниоткуда, даже между братом и сестрой, лишь потому что в их жилах течет одна кровь. Но тот же железный долг которым и руководствовался Евгений всю свою жизнь предписывал оказывать этой незнакомой женщине всяческое содействие, что он и делал с той же неукоснительностью, с какой всегда относился к любым своим обязанностям, хоть и совершенно бесстрастно. А Елизавета все еще отдаленно помнившая четырехлетнего малыша которым он когда-то был мало-помалу прониклась к нему, и перенесла на часть любви и на мужчину, которым он стал, да и то скорее лишь потому что он оставался единственным кто остался от ее семьи, за исключением двух маленьких детей, забота о которых отныне целиком легла на ее плечи. Молчаливая и бесстрастная поддержка все же оказала свое влияние, и, оправившись от удара,
Елизавета осталась коротать свои дни в заботе о детях и хозяйственных делах. Замужество спасло ее восемь лет назад от превращения в старую деву, но вдовство закончило то, что начало раннее сироство и обратило молодую еще женщину в сухопарую вдову с твердо сжатым ртом и пристальным взглядом, наводившую трепет не только на собственных подчиненных - но и на ближайших соседей. Бразды правления обеими поместьями и городским особняком она держала железной рукой. Надев траур в день смерти мужа - она так и не сняла его.  Год за годом ее сердце все больше черствело и мало нашлось бы людей из ближнего или дальнего окружения, кто не называл бы ее за глаза старой ведьмой, не зная - что состарили ее прежде времени тяжкие потери и жизнь сызмальства посвязенная лишь долгу, трагически лишенная любви, отныне посвященная лишь детям и брату
Биография
Евгений Оболенский продолжив отцовский путь - не мнил для себя иной судьбы кроме карьеры военного. Не связанный ни семьей, ни сердечными узами, впитавший с детства лишь сухое общество прислуги, а после - железную дисциплину Корпуса, ощущал себя в армии как рыба в воде, и отнюдь не тяготился отсутствием чего либо хоть отдаленно напоминающего сердечное тепло и заботу.  Сестра, к его великому удовлетворению, к его выпуску уже нашла свой путь в жизни, избавив этим его от необходимости исполнять свой долг главы семьи и устройства ее в жизни. Семья Оболенских состояла лишь из его самого, и он был свободен от любых обязательств и связей, которые могли бы хоть в чем-либо его ограничить. Целью жизни был долг служения Отечеству, чему он всецело себя и посвятил.
Была в его жизни и Сенатская площадь, когда он, поручик лейб-гвардии участвовал в подавлении знаменитого восстания, и почти постоянная походная жизнь действующей армии, переходы, стоянки и сражения, кровавыми вехами на его пути и шрамами по телу отметились Шуша, Шамхор и Елисаветполь во время войны с Персией, Карс и Ахцалих во время войны с Турцией, эполеты полковника и георгиевский крест. Последней боевой кампанией в его карьере стал короткий стремительный поход по Польше под командой генерала Скобелева, и жестокая бойня на улицах Минска, когда горстка людей под его началом прикрывала тех, кто вытаскивал изуродованного, истекавшего кровью генерала из-под артиллерийского обстрела. Он своими ушами слышал знаменитое письмо, которое Скобелев диктовал, сидя на ящике в то время как хирург срезал то, что осталось от его левой руки, и на всю жизнь сохранил благоговение перед этим человеком.
Однако, вскоре после подавления польского восстания, здоровье, подорванное тяжелой походной жизнью и полученными ранениями, изменило ему и вынудило подать прошение об отставке. Прошение было удовлетворено, полковник Оболенский получил к тому же за польский поход звезду Белого орла, почетную отставку с сохранением мундира, и предложение продолжить службу на гражданском поприще, в Министерстве Внутренних дел в звании коллежского советника.
Отдаленная мысль о том, что рано или поздно все же придется жениться, чтобы прославленная фамилия не умерла вместе с ним - время от времени маячила на горизонте, но это, чисто галочное с его точки зрения мероприятие откладывалось из года в год, поскольку Евгений не видел необходимости торопиться.
Однако мирная жизнь не пошла ему на пользу. Единственным местом которое могло компенсировать отставному боевому офицеру привычный накал и азарт - был карточный стол, и пристрастившись к игре Оболенский подчас проигрывал более чем мог себе позволить. Однако трезвая расчетливость, солидное жалованье и пенсия за боевые заслуги до поры до времени позволяли держать дела в равновесии, пока, однажды он не проигрался в пух и прах, что сподвигло его все же начать поиски подходящей жены, что могло бы поправить его финансовое положение не прибегая к радикальным мерам.
Анатолий Ростопчин, самый близкий друг, который когда-либо у него был, обучавшийся вместе с Оболенским в Корпусе, а после - воевавший долгое время бок-о-бок порекомендовал в жены другу среднюю сестру своей жены - Зинаиду Ржевскую. Девица, приятная собой, из хорошей семьи, образованная и, к тому же имевшая  немалое приданое - была всего лишь семнадцати лет от роду, и была вполне подходящей кандидатурой.
Характер
Оболенский человек довольно крутого нрава, с железными понятиями о долге и обязанностях, и напрочь лишенный каких-либо сантиментов. В его памяти осталась лишь обязательная забота слуг, суровая муштра Корпуса, и жесткая дисциплина армии. Не изведав с детства ни тепла ни заботы родных - он не испытывает их и сам, и был бы беспримерно удивлен, если бы кто-то сказал ему, что в его жизни чего-то не хватает. Как слепой от рождения человек - не имеет понятия о солнечном свете, о разнообразии красок, о великолепии окружающего мира, и не чувствует себя ущербным - так и он, не ощущает себя обделенным, сосредоточившись лишь на тех сторонах жизни, что ему понятны, и напрочь отмахнувшись от всего остального. Понятны ему общество мужчин, военное товарищество, азарт охоты и карточных игр, оружие, собаки и лошади. Он умен, все еще хорош собой, много повидал в жизни, при желании может быть весьма интересным собеседником, не лишен своеобразного очарования, благодаря чему легко заводит полезные знакомства, и имеет немалый успех у женщин, что, впрочем является для него частью всеобязательных салонных ритуалов, но ни в малой степени не затрагивает глубин души. Главными понятиями в его жизни по-прежнему остаются честь, долг и статус, из-за чего в его собственном доме царит почти военная дисциплина, а все, что противоречит этим немудреным понятиям - вызывает вспышки жестокого, ледяного гнева. За три года он прослыл в свете весьма уважаемым, человеком долга и чести, приятным во всех отношениях - будучи на самом деле жестким, своенравным и холодным человеком, нетерпимым к любой мелочи, что выходила бы за рамки его собственных представлений о допустимом.
6. Пробный пост:
Этот отвратительный резкий запах он почувствовал с самого порога. Отдавая трость лакею и проходя в дом, ему все еще казалось что запах принесло откуда-то с улицы, но то, что обрушилось на него в холле собственного дома - было хуже всякого кошмара.
Лилии.
От едкого запаха перехватило дыхание. Евгений закашлялся, и выдернув из кармана платок, прижал его к лицу, с отвращением разглядывая цветы, заставившие все вокруг. В нишах стен, на коротких декоративных колоннах, на невесть откуда взявшихся подставках в просветах между окнами - повсюду маячил этот кошмар, таращась своими пятилапчатыми цветками. Белые, желтые, розовые, крапчатые - каких их тут только не было!
Одержимости жены цветами он никогда не понимал, впрочем никогда и не интересовался. Какая в конце концов разница - с чем она возится день-деньской пока его нет дома. Хотя - с растущим раздражением думал князь - наверное бы стоило спалить к чертям эту оранжерею, и раз и навсегда избавиться от головной боли. Зря он об этом не озаботился в свое время, еще до женитьбы. Да только Анатолий не озаботился предупредить что у жены столь утомительные вкусы.
С трудом сдерживаясь он прошел через холл в гостиную, надеясь встретить тут жену и спросить - что означает это убранство, но ее там не было. А в просторной широкой комнате с высокими французскими окнами - простенки между окнами, кофейный столик, каждый поставец и каждая горизонтальная поверхность пестрели все теми же цветами.
- Какого черта! - прорычал князь, ни к кому конкретно не обращаясь. Камердинер, обычно следовавший за ним по пятам каждый раз, стоило ему только вернуться домой - теперь куда-то испарился. Надо было выяснить - что означает этот балаган, но для начала - избавиться от этого отвратительного запаха, который ведь даже при проветривании сразу не исчезнет.
Оболенский стремительно прошел через коридор, распахнул двери в собственный кабинет и замер на пороге.
Лилии были повсюду.  На столе, на каминной полке, на подоконнике, Даже коллекция оружия развешанного на стене была увешана белыми звездообразными цветами.
Наверное это было красиво. Если бы это были другие цветы. Да и тогда Евгений не был бы в восторге, потому что не терпел никаких изменений или усовершенствований в своем личном пространстве, и любые сторонние новаторства невыносимо его раздражали.
Но - лилии?! Здесь!? Мало того что везде в доме - но и тут, в его кабинете?
Чертова девчонка! Она же прекрасно знает, что я не выношу этих сорняков!
Стараясь не дышать Оболенский пересек кабинет, распахнул окно, глубоко вдохнул - и тут же зашелся судорожным кашлем, от которого, казалось его вывернет наизнанку. Едкий аромат лилий царапал легкие изнутри, сдавливал горло. Он торопливо нашарил портсигар, чиркнул уокеровской спичкой, и не просто набрал дыма в рот, а вдохнул его, глубоко, до головокружения, до боли в груди - чтобы прогнать этот отвратительный запах.
- Чего изволите, ваше сиятельство? - Федор выскочил на звонок из-за двери как чертик из коробки. Явно ожидал вызова
Слуги вечно путались - как называть хозяина. Ваше сиятельство как обязывал титул, или ваше благородие - как следовало по чину, который отставной полковник ценил больше своего княжеского титула. Некоторые предпочитали не рисковать обходясь просто именем-отчеством.
- Откуда это? - сухо спросил Оболенский указывая на цветы. Дурацкий вопрос. И без того ясно - откуда. Но... дурацкий политесс, а надо. Он мог высказать жене все что угодно, зная что доведет ее этим до слез, до паники - но не в присутствии слуг. Для них она должна была оставаться хозяйкой, ибо ее авторитет - авторитет его жены - должен быть нерушим. Разумеется лишь до тех пор, пока не вступает в конфронтацию с его собственным. На этот счет иерархия была жесткой и он не собирался ее менять.
- Б-барыня велела...  - опасливо выговорил Федор начавший заикаться под ледяным взглядом Оболенского.
Кто бы сомневался. Чертова кукла! Что это? Бунт? Желание выказать свое "я"? Он однозначно заявил супруге что не желает видеть в доме лилий, и до сих пор это требование исполнялось. Что же она вздумала позволить себе сейчас? Тяжелая волна гнева затапливала мозг пополам с глухой, черной болью. В груди саднило, даже сигарный дым не спасал. Он не выносил лилий, их резкого аромата от которого у него ломило виски и сдавливало дыхание. Но причин своей неприязни к этим цветам он не счел нужным афишировать, равно как никогда не считал нужным объяснять причины любого своего поступка или желания, полагая что одной просьбы или распоряжения вполне достаточно. Какого черта в таком случае? Так открыто, демонстративно презреть его слова, показывая тем самым что они ничего не значат? Право, после возвращения она стала еще более несносна!
- Если через десять минут в доме останется хоть один цветок... - глухо прорычал Оболенский едва сдерживаясь, чтобы не запустить вазой в ни в чем неповинного слугу - подобные выходки в его понимании были попросту недостойны. Продолжать слава Богу не потребовалось. Федор сгреб в охапку все цветы со стола и помчался к выходу. Оболенский никогда не повышал голоса, но перед его ледяным гневом слуги дрожали куда больше чем перед любой самой громогласной руганью.
Он отвернулся к окну, вновь и вновь вдыхая дым, пополам со свежим воздухом врывавшимся через окно, в надежде что это избавит его от ядовитого запаха, но ничего не получалось.  Растущее бешенство просто не позволяло стоять на месте.  И хотя он старался не курить нигде в доме кроме собственного кабинета - сейчас это было просто необходимо, если он не хотел задохнуться.
Лестница на второй этаж. На площадке тоже стояли лилии в напольных вазах. Клокочущее раздражение требовало выхода, он с силой саданул по одной из них ногой, проходя мимо, и грохот с которым чертова штуковина загремела вниз, разбиваясь на ступеньках, расплескивая воду и рассыпая свое отвратительное содержимое - доставил ему какое-то холодное удовольствие.
Оболенский не останавливаясь прошел в будуар жены, от души надеясь застать ее здесь. Оставалось лишь надеяться что ей хватило ума не поставить эти ядовитые сорняки и в детстких. Хотя с ней на это рассчитывать не приходилось.
Она была здесь. Сидела в удобном кресле с гнутой спинкой, держа вышивку на коленях. Иголки в руке не было. Возможно будь он поспокойнее - он бы задался вопросом - почему? Возможно даже догадался бы, что она вовсе не вышивала. А сидела тут и напряженно прислушивалась к звукам в доме. Ожидала его реакции. Возможно даже предвкушала ее.
Только вот сейчас он не был способен к долгим размышлениям, все его самообладание уходило на то, чтобы держать себя в руках. Лилии были в будуаре повсюду. Белоснежные. Куда крупнее и красивее чем те, что были везде в доме - сказал бы любой другой. И зрелище было и вправду красивым. Но Евгению каждый из этих цветков с остроугольными пятилапчатыми головками был лишь более искусным палачом чем прочие их сородичи. С тем же ядовитым ароматом, если не хуже. Он обвел взглядом будуар, добела сжав руки за спиной.
- Изволите развлекаться, мадам? - в медленном, тихом голосе отчетливо звучало едва сдерживаемое холодное бешенство. - Я кажется поставил вас в известность, что не желаю видеть эти..... растения в своем доме.
В обычное время он называл ее на "ты". Но когда был в гневе переходил на "вы". Слишком часто в последнее время это случалось. Слишком часто...
Ида промолчала. Стиснув зубы Евгений прошел через будуар, словно не заметив что по дороге сшиб невысокую колонку на которой в красивом фаянсовом вазоне красовались все те же лилии. Грохот разлетевшегося вдребезги горшка и глухой стук с которым гипсовая колонка упав на пол раскололась надвое не заставили его обернуться. На каминной полке тоже стояли лилии. От одуряющего аромата впору было задохнуться, от саднящей боли в груди он едва дышал, и трезвости рассудка это не способствовало.
- Не слышу ответа. - он обернулся через плечо от камина. Она все так же сидела - неподвижно как изваяние. Вот как. Ну что же...
Оболенский молча сгреб с каминной полки все находившиеся там цветы, медленно и методично сложил их в руках стебель к стеблю, в толстый пучок. Хотя каждая секунда нахождения с ними рядом стоила ему все нараставшей сжимающей боли, а от прикосновения к ним - он знал, ладони будут гореть хуже чем от крапивы - следовало преподнести ей урок нагляднее, раз обычных слов недостаточно.
Не отводя от жены ледяного взгляда, таким же медленным, неумолимым движением Евгений переломил сложенные в пук стебли пополам, безжалостно сминая при этом изумительные белые звезды цветков, и небрежным жестом бросил изувеченные лилии в огонь. Раздалось шипение, по будуару поползла удушливая вонь. Ужас, негодование, горечь, обида, шок - вся гамма чувств отразившихся в ее расширившихся глазах не принесла ему ни радости ни удовлетворения. Вообще ничего, кроме холода сдавливающего горло.
- Поясню точнее - ледяная ярость клокотавшая в тихом голосе делала его еще более угрожающим чем любой крик. - Если я еще раз увижу хоть одну лилию в своем доме - то сожгу вашу проклятую оранжерею дотла. Надеюсь на сей раз я выразился достаточно ясно?
Он не стал задерживаться чтобы посмотреть - какое впечатление произвели на Иду его слова. Стремительно пройдя к выходу, Евгений вышел из будуара. Его выдержки хватило на то, чтобы не хлопнуть дверью а аккуратно прикрыть ее за собой. Тихо щелкнула возвращаясь на место дверная ручка, звуком более красноречивым чем хлесткий звон пощечины.
7. Связь с вами:
Скрытый текст: